Город как текст. Как создаются литературные карты?

01.02.2021

Автор: Maria Gulina

18444

Как появилась Литературная карта Москвы? 

Идею литературной карты придумал Илья Мерензон, главный редактор выходящего в Нью-Йорке журнала Russia! Это карта, где отрывки из произведений известных писателей привязываются к определенному месту – получается набор цитат в виде карты. Первую карту, карту Санкт-Петербурга, Илья сделал с художницей Верой Евстафьевой – но это была каллиграфическая карта, а ко мне он обратился, чтобы создать карту на основе типографики. Мне сразу это показалось очень интересным: я всю жизнь делаю карты и работаю с текстом.

Так я сделал первую литературную карту – это была карта Москвы на английском и русском с текстами, которые предоставил Илья. Текстов мало, поэтому они объединены в крупные блоки. Я начал их переставлять и сопоставлять друг с другом на основе размера, шрифта и внутренних аллюзий. Москва ведь круглая – и я решил сделать ее совсем круглой, вписал Бульварное кольцо в Садовое и обозначил Москва-реку. Эта, отчасти конструктивистская, модель оказалась очень удачной и была использована для ещё нескольких карт.

Если речь идёт о Булгакове, он попадает в район Патриарших прудов. Если о Венедикте Ерофееве – он в районе Курского вокзала. Это правильно, но этого мало. Как коренной москвич, я не мог не отнестись к своему городу иронически: все Замоскворечье, на которое не хватило текстов, стало одной картинкой с псевдовязевой надписью, серп и молот со звездой тут сочетаются с псевдорусским орнаментом, а сердце России – с сердечками-лайками. Вся нижняя часть Литературной карты — Кремль и Красная площадь со зданиями, набранными текстом. Например, храм Василия Блаженного, сделанный из шрифта Барокко Мортале. В правом нижнем углу — квадратный блок, похожий на печать, текст которого якобы принадлежит Казимиру («Квазимиру») Малевичу: «Красная площадь – это «Черный квадрат», нарисованный в пространстве будущего».

Одна из моих профессий – шрифтовой дизайнер, и у нашей студии есть своя, весьма обширная, коллекция шрифтов. Для меня было важно, чтобы на картах ни одна буква не путалась с гельветикой, таймсом и так далее, чтобы на уровне зрительного ощущения она воспринималась как новая, необычная и неожиданная. На ней использовано около сотни наших шрифтов.

Этих двух первых карт мне было мало, и я начал делать свои – их уже больше десятка. Каждая последующая карта становилась все более точной: во-первых, они уже привязывались не к районам, а к отдельным ситуацям в городе, отдельным домам или происшествиям, которые можно было бы проиллюстрировать текстами из литературы. А во-вторых, они стали более тонкими по графике, потому что текстов становилось все больше.

 
Карта Санкт-Петербурга: как говорит город?
 
Если уж и есть какой-то «город-текст» – то это Питер. Вся русская литература, с момента основания города и до конца XIX века, аккумулируется именно в Питере. Мне хотелось, чтобы в этой карте были такие цитаты, которые могли бы удивить, и я обратился через фейсбук за помощью к своим френдам-петербуржцам. Питерскую карту, равно как карту «Моя Москва», мне помогала делать дизайнер Ирина Горячева (Heather Hermit).

Я не мог использовать выражение «литературная карта», потому что оно принадлежит автору идеи, Илье Мерензону. Поэтому я стал придумывать отдельное название для каждой последующей карты. Эта называется «Петербург. От окраины к центру. Говорит город» . В Питере такое количество цитат, они так переплетены между собой, так сильно связаны и с местом, и со временем, что их невозможно было сажать целыми блоками. Их хотелось раздергать на строчки и раскидать по всему городу. Я решил так: я москвич, приехавший в Питер, иду по городу и слышу тексты, которые доносятся с разных сторон – то есть буквально город со мной говорит – а для меня эти тексты начинают складываться в концерт звуков этого города.

Здесь действуют уже другие шрифты: Питер гораздо более строгий город, поэтому я использовал семейство узких шрифтов Mr Palker, которые позволяют дать большую емкость, а своей стройностью напоминают питерские фасады и дворцы.

Как работают тексты на этой карте? Вот цитата из Набокова, которая вся представляет из себя Исакиевский собор: «Там величаво плавает в лазури морозом очарованный Исакий, воздушный луч на куполе туманном», «а рядом под пьяные крики строится гостиница Астория» — это уже Маяковский. Эти две цитаты сталкиваются в одном пространстве. Так же сталкиваются у Александровского сада два Онегина: «Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар» Пушкина и «Тяжка обуза северного сноба, Онегина старинная тоска» Мандельштама. Дальше по той же Гороховой улице – «Входит Гоголь в бескозырке» и «Входит Пушкин в летном шлеме» Бродского. Так работает вся карта: это настоящая книга, которую надо вдумчиво читать и размышлять, как соотносятся между собой разные куски. Если с одной стороны от Петропавловки — «Что делать», то с другой – «Кто виноват». И там же: с одной стороны «Вся власть Советам», с другой – «Вся власть Учредительному собранию».

Это роман, который развочивается не по страницам, а на топографии. Никаких подсказок нет, читатель должен сам опознавать цитаты. Это игра в слова, игра в пространстве. Эта карта задала уровень, на котором можно работать с текстом, и потянула за собой другие.

«Это роман, который развочивается не по страницам, а на топографии»

Литературные раскопки и новый взгляд на город
 
Москва должна была как-то ответить – и появилась карта «Говорит Москва». Если первые литературные карты были плакатами, то эта – газета. Она и сделана в газетной верстке с характерными линейками и отбивками. Здесь гораздо больше текстов, которые лучше взаимодействуют друг с другом. А еще здесь много питерцев – Бродский, Мандельштам и Ахматова, которые говорили о Москве. Что делать – многие лучшие поэты прошлого века родились на Северо-Западе. Впрочем, Пушкин-то был москвич, понаехавший в Северную Пальмиру.

Если на первой карте я был только аранжировщиком, то тут появилось много личных штук. Я родом с Арбата, с Сивцевого Вражка, и на месте своего дома поставил картинку из своего детства: я вышел во двор, и ко мне пришла овчарка, чей нос упирался в мой нос.

«Текстом можно передать движение во времени стоящего на месте здания»

Нижняя часть карты «Говорит Москва», также как первой Литературной, занята домами из букв. Текстом можно передать движение во времени стоящего на месте здания. Вот, например, ГУМ: «Соблюдайте очередь» – это советская надпись, «До свидания, я в ГУМ, за покупками» – это Высоцкий, а Sale – это современная реклама. Пригодился и мой шрифт, который включает в себя эмодзи: они изображают Минина с Пожарским, их жесты. Как известно, памятник перенесли, чтобы можно было проводить парады на Красной площади, а еще хозяевам Кремля не нравилось, что Минин и Пожарский указывают на Кремль, словно говоря: «Вот что мы отвоевали». Это могли понять так, что можно отвоевать и еще раз. В итоге их повернули боком и поставили спиной к Василию Блаженному. Теперь Минин показывает на точку, где памятник стоял раньше, и как будто спрашивает: «А помнишь, князь, где мы раньше-то стояли?». Так в моей карте появился образчик московского фольклора.

Эти литературные раскопки подвели меня к тому, чтобы больше смотреть на город. Пришлось перебрать все названия улиц в центре, и захотелось понять, откуда они взялись. Следующей моей картой стала та, что рассказывает про город, который остался только в виде текста – а именно, в виде названий улиц. Ведь в Москве не сохранилось средневекового города – пожалуй, только Кремль, а все, что вокруг, появлилось позже, в XVIII-XX веке. Но чудесным образом в Москве сохранились названия улиц, которые связаны с ремесленными слободами. Это настоящее чудо: их должны были переименовать многократно, но даже большевики этого не сделали. Видимо, названия вроде Кузнецкого моста или Староконюшенного показались им пролетарскими (хотя на самом деле их жители были ремесленниками и торговцами – мелкой буржуазией, по советскому определению).

Эта карта называется «Город мастеров». Если ее рассмотреть поближе, то видно, что в Малом Кисловском переулке нарисована капуста, в Гнездниковском были литейники, а на Кузнецком мосту – кузнецы. Весь центр Москвы пестрит названиями, связанными с ремеслом и торговлей. В Колпачном переулке обитали колпачники, в Большом Спасоглинищевском – глинники (мастера-печники, лепили печи из глины). Я наконец узнал, откуда взялась Таганка: там делали таганы – металлические треноги-подставки для котлов. А сами котлы делали рядом, в Котельниках. В Кадашевской слободе жили кадошники-бондари-бочары, в Руновском переулке – части Овчинниковской слободы – овчинники и скорняки. Поэтому тут есть рисунки их инструментов и золотого руна. В Колымажном делали колымаги – но это не какие-то там телеги, а карета, в которой ездил царь Алексей Михайлович. Ни одного дома того времени не сохранилось, а смотришь на названия – и поднимается древний город.

Город одним словом и город в ста домах
 
Следующей была карта «Москва одним словом», от МКАДа до МКАДа. Это карта о Москве словами тех, кто в ней живет. Пока ее делал, выяснил, что в Москве существует несколько разных пластов языка. Я спросил у друзей, как они называют разные части города, улицы, станции метро. Никто не говорит «Пушкинская», все говорят «Пушка». «Сухаревская» – это «Сушка», «Павелецкая» – «Павлики», а «Киевская» – «Кивуха». Меня это поразило.

Эта карта наполнена легендами, как настоящими, так и мною сочиненными. Например, в Москве есть два места, посвященных соколиной охоте: парк Сокольники, где проходила царская охота, и Соколиная гора. И вот соколиногорский сокол ревниво смотрит на сокольнического – горные соколы круче!

Первую литературную карту я мог сделать, закрыв глаза, а чтобы сделать эту, мне пришлось, как подводнику, излазить город по «Яндекс Панораме». А заодно изучить московскую геральдику, ведь каждый район имеет свой герб и геральдическое описание. В Москве есть всё. Даже йети есть — или, по крайней мере, есть отличные места для них. Навершие карты украшают, как геральдические фигуры, арбатский «троллебус» и лефортовский «транвай», а рядом московский Дворник и Милицанер (оммаж Пригову). Еще у карты есть бордюр вдоль края: на нем написано, что думают москвичи о том, что расположено за МКАДом.

 
Новейшее пополнение коллекции – карта «Москва в ста домах». Здесь нет улиц, только дома. Но если их приблизить, то видно, что каждый из этих домов состоит из текста. Большинство набрано очень специальным вариативным шрифтом Блокланд, который был сделан специально для этой карты и пластичен настолько, что подходит для совсем разных зданий. Первым зданием на этой карте стала хрущевка, в которую наша семья въехала, когда мне было четыре года — мне казалось, что ничего красивей я не видел.
 
Отдельный сюжет – пятиметровая карта-роман «Кириллица в пространстве и времени». Это часть большого проекта «Центр славянской письменности «Слово». Здесь собрано больше двухсот сюжетов, посвященных истории кириллицы: от первых известных надписей до современности. Здесь и первые глаголические тексты, и «Апостол» Ивана Федорова, и прописи XVIII, XIX и XX веков, и учебник скорописи XVIII века, и автограф протопопа Аввакума, и лозунги 1917 года в старой и новой орфографии, и трамвайный билет, набранный Литературной гарнитурой, дореволюционным шрифтом, который сделал головокружительную карьеру в СССР: им набирали все, от вот таких билетов до классики. Чтобы сделать эту карту, мне фактически пришлось получить еще одно образование. Карта, вместе с другими объектами, посвященными истории письма, находится на ВДНХ в павильоне «Слово».
 
Чтобы создать такие карты, должно соединиться несколько элементов: библиотека шрифтов, литературные способности, умение рисовать и работать с текстами. 

Послевкусие текста зависит от шрифта, которым он набран. Когда я делаю карты, шрифт всегда должен быть с моим акцентом.

 
Иллюстрации: yurigordon.com