Опыты: Три месяца в немецком конном хозяйстве

Три месяца в настоящем доме охотника, всего с одним соседом неподалеку, прожила Аня Романова из Москвы. Она захотела подтянуть немецкий язык, который изучала в  университете, и в 2015 году уехала волонтерить. Ее взяли в качестве берейтора – специалиста по обучению лошадей и верховой езде – в конное хозяйство на юге земли Бранденбург в Германии. 34travel расспросил у Ани про то, как она нашла эту возможность, как общалась с людьми, лошадьми и собаками и что увезла с собой.

Yard and Groom

Я живу в Москве и работаю менеджером по бронированию в сети отелей. По образованию – специалист по сервису и туризму, но еще изучала немецкий язык на протяжении трех лет. Хотелось подтянуть разговорную речь, и в 2015 году я начала искать вариант длительной поездки в Германию.

Решила это совместить с лошадьми – я ими занималась с десяти лет. Нет, не спортом, я не очень это приветствую. Хотя у меня была своя лошадь раньше, и еще с лошадьми я работала в Ростовской области. Девять месяцев я была руководителем конного клуба в гостиничном комплексе премиум класса «Уткино» Country House, но решила, что лошади останутся моим хобби. Я близко к сердцу принимаю каждую из них.

«Работа в Германии», «работа с лошадьми в Германии» – такими были мои поисковые запросы. В какой-то момент попался «Yard and Groom» – специализированный сайт по поиску работы в конной сфере по всему миру.

Я нашла практически волонтерскую работу –  за карманные деньги, проживание и питание в хозяйстве, которое называется Trakehnerhof Rehfeld. Оно находится на юге земли Бранденбург, в двух часах езды от Берлина. Это место в лесу, в настоящем доме охотника, всего с одним соседом неподалеку.

Специального разрешения для работы не требовалось, и я оформила туристическую визу, попросив у хозяйства приглашение. Уехала в конце апреля и оставалась там три месяца, до конца июля.

Одноглазая шотландская пони и прекрасный серый мерин

Мы занимались лошадьми и собаками. Распорядок дня выглядел примерно так: начинали день около 8:00, на паре денников [отдельное просторное стойло в конюшне – 34travel.] меняли подстилку и давали лошадям воду. Потом завтрак. После завтрака мы расходились. Обычно гуляли час с собаками – маленькими ягд-терьерами. Большие собаки оставались во дворе. Потом я занималась лошадьми. Дома их было около пяти, остальные – на разведении, и мы с ними ничего не делали.

Я работала с мерином, у которого была психологическая травма: во время заездки его напугали. Девушка упала, он побежал, сбруя начала хлопать и греметь. Мерин очень испугался, отправился в деревню. Его остановили только рельсы поезда.

«И однажды принимала роды у лошади. Помогать приходилось, тянуть. Было страшно, но хозяйка Герлинд посчитала, что вторая половина жеребенка долго не может выйти»

Всегда сложнее переучивать лошадь, чем обучать. Мы занимались аккуратно и каждый день: ходили в лес в поводу и так далее. Ведь сначала она не согласна с тем, чтобы на ней кто-то ездил. И берейтор – это человек, который учит лошадь принимать всадника и правильно отвечать на его сигналы.

Одну лошадь мы готовили к соревнованиям. Еще там была одноглазая шотландская пони, маленькая и злая. Приносишь еду – она начинала закладывать уши и крыситься, отбивать ногой. Не подойти. Она была очень старая, 30-ти лет – пони вообще столько не живут. Смешная. Доживала в хороших условиях.

Я занималась и с двумя пони уэльской породы. И однажды принимала роды у лошади. Помогать приходилось, тянуть. Было страшно, но хозяйка Герлинд посчитала, что вторая половина жеребенка долго не может выйти. Да, это правда, что новорожденные жеребята почти умеют бегать. Через час жеребенок должен встать и еще через час сосать молоко, иначе что-то не в порядке.

Думаю, у Вернеско все хорошо

Любимая лошадь – это как раз Вернеско, которого мне вручили на попечение. Вообще, когда я только приехала, Герлинд говорила: «У нас есть сумасшедший мерин, это будет конь для тебя». Ну спасибо! Но оказалось, что сумасшедший по немецким меркам конь – просто лапочка. Единственное, что нельзя было форсировать его обучение. А так он очень умный, и я его полюбила. Светло-серый.

Он ходил за мной как собачка. Обычно во время обучения используют длинный повод, чтобы лошадь бегала вокруг тебя. Ему это не надо было, он и так делал, что скажешь. Сейчас его продали, но не в спорт, а какой-то девочке для хобби – верховой езды. Думаю, у него все хорошо.

70 килограммов добрейшего мяса

Интереснее всего было, конечно, погружение в культуру восточнопрусских немцев, как они себя называют, более глубокое изучение языка, совместные застолья, бесконечные истории хозяйки.

Хозяйка, которой около 60, – охотница не в первом поколении. Раньше они жили на северо-востоке Германии и ходили на охоту. В свое время, в середине ХХ века, она ездила верхом на учебу. Ее папа начал разводить ягд-терьеров, она продолжила. Теперь осенью и зимой они ходят с этими собаками на охоту на кабанов, зайцев и местных животных вроде косуль. В их доме висят шкуры, основательная деревянная мебель, собаки лежат респектабельно так.

«Солдаты пахли чесноком и после войны содержались в плохих условиях, были не особо опасны для местного населения, но лучше им было не попадаться»

Истории у Герлинд были всегда и примерно того же рода. Она рассказывала, как однажды енот чуть не утопил собаку во время охоты. Оказывается, это опасное животное, а его лапки – как руки у человека. Еноты очень агрессивные и используют свои зубы. Кошмар! Говорили и о больших собаках: оказывается, зенненхунды – самая добрая в мире порода. Эти собаки пасли стада в горах, возили грузы, впрягаясь в маленькие тележки. Раньше швейцарцы их ели, выбраковывая самых агрессивных. Ты живешь в горах, и продовольствия немного. Не выкидывать же 60-70 килограмм мяса!

Зенненхунды очень умные и немножко хитренькие: все понимают, но могут сделать вид, что ничего не слышали. В хозяйстве было две старые собаки – Аляска и Гемма – и остальные помоложе. Они всегда находились во дворе, охраняли дом и лишний раз не лаяли, только по делу.

Еще Герлинд рассказывала иногда свои детские воспоминания о советских солдатах. Солдаты пахли чесноком и после войны содержались в плохих условиях, были не особо опасны для местного населения, но лучше им было не попадаться. И она их однажды объезжала верхом по какому-то болоту, чтобы не заметили, когда возвращалась домой.

Вечерний немецкий хлеб

Мне нравились общие трапезы: завтрак, обед или ужин никто не начинает, пока все не сядут. Герлинд жила не одна, а с сыном – огромным угрюмым молчуном Альбрехтом. Он был смешной, хотя и грубиян. Запомнилось, как она часто кричала: «Альбрехт, ты идешь есть?». А он в это время сидел наверху.

Обычно утром и вечером мы ели хлеб – это у них голова всего – и все, что можно на него намазать: сыр, колбасу, мед. Немцы даже называют ужин «abendbrot» – «вечерний хлеб». Кроме того, хозяйка, готовила всякие блюда. Очень простые, крестьянские. Например, горчичные яйца – яйца с горчичным соусом. Их обычно едят с картошкой или гарниром. Бывали и овощные супы. Так получалось, что к ней приезжали вегетарианцы и какие-то хиппи, и она привыкла, что мясо мало кто ест.
Сосиски были чаще по выходным и назывались «grillfest» – вроде как у нас шашлыки. Все собирались, готовили их, пили пиво и безалкогольный сидр.

И еще про выходные. У крестьян их нет, потому что скотина всегда хочет есть. Но чтобы отличать эти дни от будней, они делали белые булочки по утрам в выходные, вместо хлеба.

Работа была не то что бы напряженная. Но, например, собираясь уехать, мы договаривались: «Я поеду в Лейпциг». – «Хорошо, езжай».

Развязанный язык

Как поездка изменила повседневную жизнь? В малой степени. Разве что в мой рацион вошли бутерброды с маслом, арахисовой пастой и медом, очень калорийные – ведь там мы всегда на свежем воздухе. И еще после зенненхундов и ягд-терьеров захотелось свою собаку.

В целом, общение в Германии освободило от языковых барьеров. Одного месяца было бы очень мало, чтобы погрузиться, но мне просто развязали язык. Сначала пару недель сидишь и слушаешь, отвечая «да» или «нет», даже если уровень хорош. Но деваться некуда, ты в семье, и на задания надо как-то реагировать, переспрашивать, если непонятно. Поэтому самый большой багаж, который я оттуда увезла – это язык. Развязанный язык.

С седлом, на грани рева

Ах, да, и еще я увезла два седла. Мы с Герлинд разбирали старую сбрую, которая хранилась в подвале. Она достает старые седла. Я говорю, что, наверное, надо почистить. А она отвечает: «Ну, они никому не подходят, хочешь – забирай». Конечно, я хотела! И не вопрос был их транспортировать. В итоге одно седло я отправила почтой, а со вторым пошла в аэропорт.

«Поэтому самый большой багаж, который я оттуда увезла – это язык. Развязанный язык»

Если верить правилам, то оно помещалось в ручную кладь, но мне сказали, что превышены габариты, и посоветовали его запаковать. Но в седле есть ленчик – плотная деталь, которая не поменяет свой размер. Не хватило буквально немного, и мне говорят: «Сдавай в багаж и плати € 50».

А не хотелось: во-первых, его в багаже могут помять, во-вторых, жалко € 50. Отправить почтой тоже нельзя. И я ходила с этим седлом по аэропорту на грани рева, подошла обратно к стойке «Аэрофлота», и женщина сказала: «Ладно уже, забирай в ручную кладь свое седло». Так я привезла седло.

Фото – Аня Романова