Диярбакыр. За черной стеной

Фотограф и путешественник Павло Морковкин из Киева ездит по необычным местам, посещая непризнанные государства и регионы. Для 34travel он рассказывает о своем визите в Диярбакыр, неофициальную столицу турецких курдов и том, как устроена жизнь в месте, где рядом с объектами Всемирного наследия ЮНЕСКО идет де-факто гражданская война.

Окруженные крепостной стеной старые кварталы Диярбакыра имеют свое название – Сур. Хотя «сюр» подошло бы больше. Узкие улицы, на которые не проникают солнечные лучи; на пустырях женщины готовят хлеб в тандырных печах; дети играют с мусором и жгут костры на фоне политических граффити – такие сцены ожидаешь увидеть в постапокалиптическом фильме, а не в ста метрах от объекта наследия ЮНЕСКО.

История Диярбакыра – курды называют его Амед – более пяти тысячелетий. За это время город переходил от одного государства к другому не один раз. Арамейцы, ассирийцы, римляне, персы, арабы, османы – все, кто когда-то владел Диярбакыром, оставляли здесь свой след. С таким архитектурным багажом Диярбакыр вполне мог бы стать местной туристической Меккой, если бы не конфликт между курдскими сепаратистами и турецкими властями, который продолжается тут уже сорок лет.

Курды – это народ, живущий на территории Турции, Сирии, Ирака и Ирана. Заселенную ими территорию они называют Курдистаном и мечтают о том, что когда-нибудь Курдистан обретет независимость или хотя бы права автономии в границах стран, которые делят его сейчас. Собственного государства у курдов не было никогда. В 1920-х в Советском Союзе существовал Курдистанский уезд, но потом эту территорию упразднили, а курдов переселили в Среднюю Азию (хотя несколько курдских поселений существует там до сих пор). После Второй мировой войны в городе Мехабаде на западе Ирана курды провозгласили свое государство – Мехабадскую республику. Она не продержалась и года – иранские войска вошли в Мехабад и повесили курдского президента. Сейчас курдов 35–40 миллионов – это четыре Республики Беларусь, многочисленный народ, у которого нет собственной страны. В Турции у курдов, пожалуй, самая тяжелая ситуация в культурном и политическом плане.

«На пустырях женщины готовят хлеб в тандырных печах; дети играют с мусором и жгут костры на фоне политических граффити – такие сцены ожидаешь увидеть в постапокалиптическом фильме, а не в ста метрах от объекта наследия ЮНЕСКО»

Турецких курдов – около 20 миллионов, пятая часть всего населения страны. Все они компактно живут на юго-востоке Турции, а Диярбакыр считается неофициальной столицей турецких курдов. Тут наиболее сильна их национальная самоидентификация и, как следствие, сепаратистские настроения. Даже несмотря на изображения Ататюрка, привычные для всей Турции, и на турецкие флаги, которыми правительство увешало город, дабы показать, кто тут хозяин. Стены домов исписаны политическими слоганами и названиями прокурдских организаций: от легальных политических партий до парамилитарных групп, которые Анкара считает террористическими. На рыночных развалах и в сувенирных лавках ты не увидишь ни намека на турецкую символику, зато найдешь одежду курдских национальных цветов и портреты Мустафы Барзани – главнокомандующего армией той самой Мехабадской республики и отца нынешнего президента Иракского Курдистана.

Чуть более века назад – до геноцида 1915 года – большинство жителей Диярбакыра составляли армяне, а сам город был больше известен под именем Тигранакерт. Место бежавших и убитых турками горожан постепенно заняли курды, а христианские церкви города оказались заброшенными. Большая часть нынешних жителей переселилась в город в 80-90-х годах из курдских сел во время конфликта между Турцией и сепаратистами из Рабочей партии Курдистана (РПК). Основные боевые действия велись именно в сельской местности, а Диярбакыр на этом фоне казался достаточно спокойным. Хотя и в самом городе в течение целых пятнадцати лет действовало чрезвычайное положение, которое отменили только в 2002 году. Тут и сейчас случаются теракты.

Такая ситуация отпугивает не только потенциальных туристов из-за границы. Даже турки, живущие на более благополучном западе страны, считают, что юго-восток – это Мордор, населенный террористами. Тех, кому приходится приезжать сюда работать: учителей, врачей, полицейских – турецкие власти мотивируют гораздо большими зарплатами, чем получают их коллеги из западных регионов.

Исторический центр Диярбакыра окружает крепостная стена, построенная римлянами в III-IV веках – из черного базальта, как и большинство здешних исторических зданий. Именно крепость дала название этому району: сур – это «стена» в переводе с турецкого. Внутри укрепления комнаты и ходы, по которым – лавируя между кучками мусора и экскрементов – можно забраться на самый верх. В июле 2015 года крепость вместе с садами Хевсель, лежащими на берегу Тигра, стала объектом Всемирного наследия ЮНЕСКО. Этим же летом закончилось очередное перемирие между властями Турции и РПК.

В декабре турецкие силовики заблокировали старый город и следующие три месяца там шли самые настоящие бои: с артиллерией, вертолетами, военной техникой и баррикадами на улицах. Перед началом столкновений в Суре жило около 120 тысяч человек. Четверть из них покинула район: в домах не было воды и электричества, они не могли выйти на улицу из-за происходящих там боев. За ту зиму погибло от двух десятков до двух сотен человек.

Даже почти год спустя у каждых ворот в крепостной стене оборудован турецкий блокпост. Пешеходов и машины не останавливают, но за ситуацией следят. Полицейские участки в городе ограждены заборами и бетонными плитами. Привычных нам патрульных машин на улицах мало: основная полицейская техника в Диярбакыре – это водометы и бронированные автомобили с пулеметами на крыше.

С турецкой полицией я познакомился через пару часов после приезда в город. Я как раз подумал, что не стоит всякий раз ходить мимо одного и того же блокпоста, потому что это может показаться подозрительным. А спустя несколько секунд почувствовал, как кто-то схватил меня сзади, и увидел вооруженных автоматами людей, бегущих мне навстречу. В целом все закончилось не так страшно, как началось: ограничились досмотром, расспросами, проверкой документов и флэшки фотокамеры. Но все равно чуть больше часа мне пришлось объяснять, что я тут просто турист, а не ИГИЛовец, не журналист и не курдский сторонник.

Здесь приходится во всех смыслах следить за языком. Если пара слов на курманджи определенно поможет завоевать расположение местных курдов, то в разговоре с полицией не стоит даже упоминать об этом знании. Так же и с названием региона. Существование курдского этноса отрицать сложно, а вот слово «Курдистан» для турецких силовиков – однозначно табу. Даже Иракский Курдистан, находящийся за границами Турции, для них – Северный Ирак, и никак иначе.

С гражданскими тоже не всегда просто. Одна моя знакомая во время поездки по юго-восточной Турции решила заработать пару дополнительных очков у местных, и в своих запросах на каучсерфинге писала, что собирается посетить «Курдистан». Но наткнулась на слишком патриотичного турка. В результате вместо вписки получила негативный отзыв, говорящий, что она «приехала провоцировать вражду между народами». Впрочем, это правило относится ко всем неспокойным местам нашей планеты. И если уж ты решаешь прокатиться по региону, где хоть и с переменной активностью, но де-факто идет гражданская война, то стоит внимательно относиться к разговорам о политике и смириться с долгими незапланированными беседами с полицией или военными.

В туристическом центре Диярбакыра приезжим выдают красивые цветные путеводители с фотографиями местных достопримечательностей. Но далеко не все из них можно увидеть – треть Сура была сильно разрушена в результате недавних боев.

Сейчас полиция полностью перекрыла вход в эти кварталы, и попасть туда невозможно. Нельзя сказать, что я сразу отказался от этой идеи. Я обошел почти всю закрытую часть по периметру, но натыкался или на высокий забор, или на полицейский блокпост, на котором вооруженные люди разворачивали меня, несмотря на все мои попытки объяснить на ломаном турецком, что я турист и мне кровь из носу надо посмотреть определенную мечеть.

Сейчас власти сносят разрушенные дома и собираются строить там новые. Однако местным жителям такая идея совсем не по душе. Дело в том, что жилье в Суре – одно из самых дешевых в городе. То есть люди селятся там исключительно потому, что не могут позволить себе жить в других районах. Поэтому даже с полученной от государства компенсацией найти место для переезда им тяжело. Многие из жителей этих кварталов вообще отказываются подчиняться требованиям властей и уезжать. Турецкий премьер-министр пообещал жителям, что Сур будет отстроен заново, как Толедо. Отсылка к испанскому городу, разрушенному во время гражданской войны и позже восстановленному, звучит красиво, но противников выселения это не утешает. Напротив – набор протестных слоганов, которыми они покрывают стены домов, пополнился еще одним: «Нет Толедо!»

Отношение к происходящим событиям у людей разные. Не только среди турков, но и среди этнических курдов.

– Люди все меньше поддерживают РПК, – рассказывает мне очередной курдский знакомый. – Особенно после событий в Суре. Они заходили в дома и выгоняли оттуда жителей, чтобы оборудовать там свои позиции. У нас один из самых бедных регионов в стране – нам надо работать, а не воевать.

Другие мои знакомые курды придерживаются противоположного мнения, даром, что общаются между собой в основном на турецком. Собираясь вместе, они развлекаются народными танцами под курдские песни, звучащие из мобильного телефона. Текстов я, конечно, понять не мог, но регулярно встречающиеся слова «Курдистан», «герилья» и названия курдских военизированных организаций позволяли догадаться о содержании этих строк. Большая часть курдов все-таки поддерживает сепаратизм – если и не активными действиями, то хотя бы молчаливым одобрением. И очень сильно не любит турецкую полицию и Эрдогана. Хотя последнее – из-за растущей автократии – это тренд для многих жителей Турции независимо от их этнической принадлежности.

«Собираясь вместе, мои знакомые развлекаются народными танцами под курдские песни, звучащие из мобильного телефона»

Центральная часть Сура, где сосредоточена большая часть архитектурных интересностей, практически не пострадала. И если жилые кварталы с узкими, мрачными и грязными улицами производят довольно гнетущее впечатление, то тут ситуация противоположная.

Для местным жителей упадок туризма – это несомненный минус и удар по благосостоянию, в то время как для путешественника – это возможность прикоснуться к настоящей, неиспорченной наплывом приезжих, культуре. Тут тебя не атакуют продавцы, выкрикивая пару выученных русских слов. С местными торговцами часто вообще можно объясниться только на турецком, курманджи или жестами с мимикой. Сравнивать Диярбакыр с какими-нибудь Антальями и Кемерами – да хоть и со Стамбулом и Каппадокией – не стоит. Это абсолютно другая страна – как минимум по ощущениям.

Но больше всего будоражит воображение тот факт, что Диярбакыр – это Междуречье. Тот самый кусок земли между реками Ефрат и Тигр, о котором мы все читали в учебнике истории. С той лишь разницей, что в пятом классе он казался недостижимо далеким, а сейчас тебя от него отделяет лишь несколько часов в самолете. Туристический Диярбакыр – тот, что рекомендован путеводителем – это ассирийcкие и армянские церкви, арабские и османские мечети, караван-сараи, бани и музеи. Все они были построены еще до того, как в город начали массово приезжать курды. Поэтому архитектурного курдского наследия тут в принципе нет. Курдские здесь – базары, чайные, сувенирные лавки и, конечно же, сами жители. А еще Дом денгбеж – базальтовое здание, спрятавшееся в Суре немного поодаль от широких торговых улиц.

Денгбеж – это истории, которые рассказываются речитативом, курдское устное творчество, с корнями еще в доисламских временах. До боли напоминает украинские думы или русские былины, но исполняется в основном а капелла. Еще тридцать лет назад это искусство было вне закона – обычная аудиокассета с записями могла обернуться для своего владельца арестом и избиениями в полицейском участке. В 1991 году власти смягчили свое отношение к курдскому фольклору, и молчавшие сказители денгбеж запели снова. Хотя далеко не все песни разрешены к исполнению: если темы человеческих отношений совсем не беспокоят турецкие власти, то на политику наложено табу.

«Еще тридцать лет назад это искусство было вне закона – обычная аудиокассета с записями могла обернуться для своего владельца арестом и избиениями в полицейском участке»

Десять лет назад муниципалитет даже выделил помещение для ежедневных собраний певцов. Теперь любой желающий может зайти сюда и познакомиться с этим искусством. Во дворе Дома денгбеж даже указатели на туалете выполнены с местным колоритом: рисунки мужчины и женщины в национальных костюмах и подписи на курманджи без дублирования на турецком. Ловлю себя на мысли, что это – одна из немногих неполитических надписей на курдском языке, которые можно встретить в Диярбакыре.

В дни самых массовых мероприятий тут собирается несколько десятков певцов, но я прихожу уже под вечер, и обнаруживаю во дворе здания всего несколько человек. Меня гостеприимно приглашают внутрь дома на чай.

– Приходи завтра. Только пораньше, – советует мне курд лет тридцати. – А вообще, раз уж ты тут, то я могу спеть для тебя. Но я молодой денгбеж и только учусь.

Так я получаю приватное выступление.

– Это Курдистан, – улыбаясь, говорит мне усатый дедушка в широких национальных штанах, когда песня заканчивается. – Не Турция! Курдистан!

Фото - Павло Морковкин