Печальные тропики: в поисках индейцев Венесуэлы

Журналист и фотограф Александр Федоров вместе с журналисткой Еленой Срапян регулярно ездит по далеким и небезопасным уголкам планеты и делает репортажи для Discovery Russia, National Geographic и GEO. Для 34travel путешественник рассказывает о том, как они отправились на поиски самого удаленного племени индейцев в джунглях Амазонки. Следить за путешествием онлайн ты можешь через телеграм-канал badplanet и инстаграм-канал bad.planet.

Самый удаленный уголок Венесуэлы,
самое удаленное племя

Окей, это вообще не было похоже на хорошую идею с самого начала. Мы переходим границу Венесуэлы, которая с виду похожа на иллюстрацию исхода евреев: сотни, может, тысячи людей одновременно идут нам навстречу. Водитель, который вез нас до границы, так прямо нам и сказал: «Вас там убьют». Зачем он это сделал? Это только расшатывало мои нервы. Мы смешали ром с колой, чтобы граница прошла спокойнее.

В Венесуэлу я попал, когда ехал по стопам антропологов и исследователей индейцев, которые работали на Амазонке. Многие из них написали очень вдохновляющие книги о жизни с индейцами: Уэйд Дэвис, Леви-Стросс, Эверетт. Ну а я хотел фотографировать. Я до сих пор уверен, что моя идея проехаться по общинам современных амазонских индейцев и задокументировать их состояние – просто замечательная.

За деньгами я пошел в Lumix, с которыми теперь работаю. Мне еще ничего не утвердили, но я взял их камеру и уже рвался в бой. Я хотел опробовать свою идею и добраться до первых индейцев сам. Кризис в Венесуэле казался идеальной обстановкой, чтобы дешево проплыть по Ориноко и попасть к самым истокам реки, где и жили мои новые герои – индейцы яномами. Это одна из самых неассимилированных общин амазонских индейцев. Их открыли в 1920 году на границе Бразилии и Венесуэлы – в самой глуши. Их потерянность сыграла им и мне на руку. Поэтому я рвался найти общины яномами, которые жили в овальных домах-коммунах Шабоно. Выглядит это – ну, просто космос.

«Водитель, который вез нас до границы, так прямо нам и сказал: «Вас там убьют». Зачем он это сделал? Это только расшатывало мои нервы. Мы смешали ром с колой, чтобы граница прошла спокойнее»

В общем, это самый удаленный уголок Венесуэлы, самое удаленное племя, глуше просто некуда. Шесть дней по реке. Джунгли, блин. Бензин копеечный. Туристов нет и не было последние 20 лет. Запретов – никаких. Какие вообще запреты при такой коррупции? Тем более, страна находится на грани гуманитарной катастрофы и гражданской войны. Ну как я мог такое вообще упустить? Конечно, я хотел ехать. Но тут что-то пошло не так. Говоря простыми словами, наш план трещал по швам.

После трех дней пути по стране мы приехали ночью в Пуэрто-Аякучо – грязный и стремный город, откуда открывалась навигация вверх по Ориноко. Автобус страшно задерживался – военные нас обыскивали уже в третий раз. На автобусной станции темно – работает одна лампочка, свет экономят. Такси нет, ничего нет. Смешно, что такси здесь стоят копейки, но платить их некому. Последние три квартала до отеля шли через пустую и подзаброшенную улицу без намека на освещение. «Это просто темная улица, ничего, это всего три квартала, – говорил я себе. – Боже, ну и стремная же улица». В отеле нет воды. А раз нет воды, они не могут заселить нас –  правила. Да какие правила?! Тут во всей стране нет воды. Телефон нашей единственной знакомой на весь город не отвечал. Я уже пять дней звонил ей с улиц, но связь работала из рук вон плохо. В конце концов, я однажды услышал хрипящее «Hola!», связь снова оборвалась, и больше я никогда не смог связаться с ней снова. Я страшно не хотел возвращаться на улицу. Поверьте, вечерние улицы Венесуэлы не сулят ничего хорошего.

Дешевый ром, мешок денег, подпольный рок-клуб

У меня есть тайные знания. Я про каучсерфинг. Пока для многих это место с бесплатным ночлегом, романтические знакомства и «в Париже как местный», у меня каучсерфинг – друг контрабандиста. Это сеть контактов очень лояльных людей, которые могут найти кого угодно, помочь с чем угодно и не спросят тебя, кто ты такой. Каучсерфинг однажды привел меня за кулисы мексиканского реслинга, к мэру Воркуты за интервью, в лабораторию вулканологов, в племя на Папуа. Теперь парень по имени Оскар бегал с нами по Аякучо – мы искали индейцев яномами, которые плыли вверх по Ориноко.

– А ты евангелист? Пьешь? Куришь? – спрашивает наш новый капитан – индеец яномами.

– Нет, - говорю, – русские пьют, ну я стараюсь поменьше.

– Ну так а мы пьем, прямо как твоя раса.

Здесь-то мы и обратили внимание, что капитан Бернабейб еле стоял на ногах. Он улыбался во весь рот и казался страшно дружелюбным. Оставался последний день до отправления. Во дворе стояли три станка для выжимки маниока и один неподъемный генератор, осталось только дождаться грузовик, который докинет нас с грузом до порта. Водитель отрапортовал, что уже в пути, только на заправочку заедет. В итоге его не было два дня. А Бернабейб не переставал отмечать и каждую ночь засыпал у входа в дом.

К этому моменту все было, как в хорошем кино: пьяные индейцы, дешевый ром, мешок денег, подпольный рок-клуб, дорогие рестораны, какой-то мужик, который заряжал пушку в машине у нашего дома. Мы были главными героями чего-то вроде «Последнего короля Шотландии» или «Кровавого алмаза». Но неизбежно приближался момент, когда Иди Амин должен нас подвесить ребрами на крюки и пытать.

«К этому моменту все было, как в хорошем кино: пьяные индейцы, дешевый ром, мешок денег, подпольный рок-клуб, дорогие рестораны, какой-то мужик, который заряжал пушку в машине у нашего дома»

На следующий день появился Дэнни – американец мексиканского происхождения, рожденный в племени яномами в джунглях Ориноко. Дэнни, как он выражается, «on the mafia side». Он не пишет книгу о своей жизни и необычном происхождении только потому, что все члены его семьи уже написали по одной. Дэнни должен был помочь нам наконец-то отплыть. Пока мы ждали, он рассказал нам чуть больше о Пуэрто-Аякучо.

Оказывается, ко дню нашего приезда местная тюрьма уже несколько месяцев была захвачена заключенными. Они поставили собственную охрану и могли выходить и входить когда захотят, как домой. И это было самое опасное время в Аякучо. Убийцы и грабители спокойно ходили по улицам.

Однако буквально на следующий день национальная гвардия Венесуэлы решила этот вопрос раз и навсегда. Они прислали солдат. Солдаты вошли в тюрьму и расстреляли заключенных. Люди, жившие рядом, говорили, что стреляли всю ночь. Официально – 33 жертвы. Неофициально – 125. Военные наняли несколько фургонов, которые должны были вывезти тела к месту, где родственники могут их опознать.

И вот этот Дэнни мне рассказывает, как открывает фургон. Из-под дверей стекает кровь. В фургоне обезображенные тела. Родственники, которые должны были их опознавать, сами не свои от страха. Женщины рыдают, они не могут прийти в себя.

Ну вот, все, а теперь я очень хочу в джунгли. Где, блин, грузовик?

 

 

      

 

 

Жизнь в джунглях

«Почти в каждой книге о Южной Америке автор рано или поздно (а в некоторых книгах в каждой главе) сталкивается с анакондой. В этих описаниях анаконда обычно достигает в длину от сорока до ста пятидесяти футов, несмотря на то что крупнейшая анаконда, которая когда-либо была достоверно измерена, не превышала тридцати футов. Анаконда обязательно нападает на автора, на протяжении трех-четырех страниц он вырывается из ее мощных объятий, покуда не исхитряется пристрелить ее из своего верного револьвера либо ее закалывает копьем его верный индеец.»

Джеральд Даррелл. «Под пологом пьяного леса».

Амазонские джунгли – это самая неприятная для человека экосистема в мире. Абсолютно недружелюбная природа: шипы на каждом растении, опасные животные треплют нервную систему, кусачая мошка и комары сводят тебя с ума, пот стекает в нарывающие порезы от растений, жара заставляет тебя пропотеть по полной.

Хуже только, когда читаешь книги об Амазонке. Генри Фоссет со смаком описывал, как доставал у себя из колена подрастающих червяков. Он так и говорил: «Черви сочились у меня из ноги». Лингвист Дэниэл Эверетт не мог и трех метров пройти, чтобы не столкнуться  с кайманом или со смертельно ядовитой змеей, а однажды вступил в схватку с гигантской анакондой прямо как в цитате Даррелла. Биолог-мачо Владимир Динец был уверен, что змеи уползают от страха перед человеком, поэтому Динец, по его словам, принципиально ходил голым по джунглям. Я как раз вспомнил о нем, когда уже занес ногу над небольшой яркой змейкой и просто оцепенел. А сколько вы слышали историй про пираний или про эту сволочь – маленькую рыбку, которая залезает в член по мочевому каналу? В общем, на литературу я больше не надеялся.

В конце концов, меня доконали не эти страшилки, а настоящие суровые реалии джунглей. Здесь очень мало еды, только маниок и рыбный бульон. Здесь нет чистой воды, только из реки. Здесь золотые шахты загрязнили реку ртутью. Здесь до сих пор ходят страшные инфекционные болезни: малярия, желтая лихорадка, туберкулез, а люди умирают от излечимых, вроде аппендицита и бактериального заражения. Здесь ты подвергаешься мучительным укусам мух пури-пури днем и комаров ночью. В конце концов, на тебе не остается живого места, расчесы и царапины начинают набухать и гноиться от влаги. Все чешется и нарывает одновременно, а ты уже неделями не мылся и не ел хорошо. Я не знаю, как другие, а я сходил с ума.

Но главный обман – это медийный образ благородного индейца. Мы представляем собрания общины у костра, образ гордого вождя, бережную любовь к природе и к животным и вечную борьбу с антигероем – захватчиком белым человеком. Это безусловно существует, но только не здесь.

«Амазонские джунгли – это самая неприятная для человека экосистема в мире. Абсолютно недружелюбная природа: шипы на каждом растении, опасные животные треплют нервную систему, кусачая мошка и комары сводят тебя с ума»

Жизнь в джунглях суровая, поэтому индейцам приходилось тысячелетиями приспосабливаться к ней. Для белого человека такая жизнь – форменный кошмар. Показательно отношение индейцев к детям. С раннего детства, как только ребенок больше не пьет грудное молоко, он считается взрослым. К ним не сюсюкаются, не носят его, не помогают. Отныне он должен решать свои проблемы сам или с помощью семьи. Если он идет слишком медленно, он останется один. Не умеет рыбачить – будет голодать. Болеет – умрет. Если со слов это кажется неприятно, то в общине это просто тяжело.

В первый день нашего приезда в Окамо человек умер от аппендицита. Он просто не успел доехать до врачей. За день до него умер ребенок от лихорадки. Неизвестно, была ли это инфекция или малярия. Но безразличие к жизни другого вовсе не значит, что отец не будет месяц без сна грести веслом на каноэ, лишь бы спасти своего сына. Выживание в общине вообще выглядит, как великая трагедия.

На следующий день индейцы собрались, чтобы оплакивать умершего. В темной хижине были мужчины и женщины в набедренных повязках. Лицо жены покойника покрыто черной краской – символ смерти и войны. Звенящий звук плача всей общины разом оглушал. В конце церемонии женщина развела прах мертвого в воде и дала отпить родственникам.

Окамо – самая дальняя точка нашего путешествия. Это некогда процветавшая деревня яномами, где когда-то была вода, школа, больница, взлетно-посадочная полоса. Но с кризисом все пришло в запустение. Индейцы растащили оцинкованные листы с крыш и соорудили себе хижины, когда свои начинали гнить. Деревня лишилась медицины и образования. Но самое неприятное для меня – не было бензина. И на километры вверх по реке тоже закончился бензин, еще лет 10 назад закончился. Лодки простаивали, а индейцы вернулись к путешествиям на каноэ, но далеко не уплывали и своих соседей никогда не навещали. Они оказались заперты у себя в деревне.

«Лицо жены покойника покрыто черной краской – символ смерти и войны. В конце церемонии женщина развела прах мертвого в воде и дала отпить родственникам»

Тяжелая атмосфера джунглей накладывается на постапокалиптичный быт. В какой-то момент ты понимаешь, что уже не можешь видеть тощих домашних собак индейцев, которых разъедает инфекция. Вечером последнего дня в Окамо ко мне подошел очень искренний дедушка в набедренной повязке. Он старался улыбаться так сильно, что начинал выглядеть глупо и от этого становился еще умилительнее. Невероятно его вообще здесь видеть. Он захотел меня обнять и сказал, что очень болен. Он был тощ, истощен и много кашлял. «Может, туберкулез» – думал я и сторонился в страхе. Как же мне было стыдно за себя.

Мы понимали, что если смертельно больной не может выбраться из Окамо, чтобы найти помощь, то мы и подавно не уедем дальше ради нашего праздного удовольствия. Более того, все батареи камеры сели, мы мало ели – один бульон в день вместе с сухими маниоковыми лепешками, которые здесь называют касабе. Пришлось смириться с тем, что нам пора уезжать, пока мы не подцепили малярию или не проявились признаки уже подцепленной.

В столицу Верхнего Ориноко – милитаризированный поселок Ла Эсмеральду – мы возвращались поверженными. Мы устали и хотели покинуть джунгли как можно быстрее. Но наше амазонское приключение только начиналось.

Продолжение следует.

Фото автора в Instagram